За моим окном незаметно наступило утро. Внизу все затянуло белым маревом, словно сказочный великан закурил свою трубку. Кажется будто дома-острова парят в воздухе, и тускло-зеленая полоса весеннего леса проступает сквозь дымку. Но чуть выше, над всем этим хмурым пейзажем, ослепляя серебряным сиянием царит солнечный диск. Вот такой, почти крымский пейзаж, наблюдал я из окна своей московской квартиры.
По стеклу пробежали вниз капли утренней влаги. Я подумал, но без особого энтузиазма, что пора бы уже вымыть окно.
Моя комната, выкрашенная в оттенки серого и почти без мебели - это четырнадцать с половиной квадратных метров моего личного жилого пространства, на высоте около пятидесяти метров над уровнем моря, в панельном доме. Дом в шестнадцать этажей (и в этом его преимущество) со всех сторон окружен вереницей девятиэтажек, и все они похожи друг на друга как близнецы. Их разделяют каньоны дворов, бурно поросшие рябиной и зарослями акации, с пронзительно скрипучими качелями, и развивающимися на ветру белыми шатрами сохнущих простыней. С этой высоты мне хорошо виден играющий со светом и тенью, широко раскинувшийся до горизонта лес.
У подножия моего дома когда-то начинался глубокий зеленый овраг с мелкой но быстрой речушкой внизу. Потом овраг засыпали, речку заточили в трубу, но возводить ничего не стали. Местность эта превратилась в пустырь, поросший скудной травой и кустарником, с каменистыми плато и огромными ржавыми лужами, из которых, то там то тут, торчали кривые железобетонные конечности доисторического происхождения. Над пустырем возвышается одинокая коробка ЦТП - сооружение без окон и, по-моему, без дверей, стены которой густо покрыты рисунками и письменами местных аборигенов. Через пустырь пролегала тропа - кратчайший путь до станции метро, которым пользовались отчаянные местные жители, и то если погода позволяла. Но для нас – детей - этот пустырь был любимой игровой площадкой. Однако этот унылый, как может показаться на первый взгляд, пейзаж, не вызывал во мне тоску. Он способен удивлять, поражать воображение и одновременно вдохновлять. Или во тьме ночной, словно играя с вами злую шутку, он может водить кругами, морочить, пугать до оцепенения… Но потом все-же отпускает, как бы случайно выводя к нужному подъезду.
Интерзона - так прозвали мы эти места. Здесь прошло мое детство. Я окончил школы. Поступил в колледж – весьма экзотическое для того времени учебное заведение. Ездить приходилось каждый день на метро, и ареал моего обитания значительно расширился. Это было самое начало 90-х годов.

Я всегда живу звуками… Я слышу голоса они поют для меня, хотя вокруг нас Вавилон… Но сегодня утром в воздухе повисла какая-то звенящая тишина. Я произвольно потер пальцем в ухе, видимо хотел убедиться, что со слухом все в порядке. Абсолютная тишина. И только в тишине – звук… вот капля одиноко стукнула по карнизу. Вот где-то во дворе залаяла собака. А еще через секунду до меня донесся мелодичный свист - это на плите закипел чайник. Вместе с ним и все многообразие звуков этого мира вернулось ко мне.
Я сделал пару бутербродов, налил чашку чая, и вернулся в комнату. Сев в кресло и развернув к себе телефон, я принялся жевать бутерброд, одновременно размышляя о том, с кем из друзей мне хотелось бы разделить это неуютное утреннее молчание… Так я сидел в размышлении довольно долго. Чашка опустела и я, по обыкновению, собрал в нее пальцем упавшие хлебные крошки. Я всё не решался позвонить, но мой телефон неожиданно и пронзительно зазвонил. Я быстро снял трубку.
- Алло.

- Привет, не разбудил? – раздался в трубке хрипловатый мужской голос. Фраза прозвучала с характерным выдохом - так обычно говорят люди, совмещающие телефонный разговор с сигаретой. В моей голове сразу возник образ - окутанное клубами табачного дыма крупное бородатое лицо искривленное ухмылкой и прищуренные глаза, которые казались маленькими если очки покидали свое привычное место на переносице. Правда, оно оставалось таким недолго - очки возвращались на место и лицо вновь становилось привычным. Это был Вадим, и, честно признаться, мне менее всего сейчас хотелось его слышать, но одновременно, это давало мне свободу минимально вовлекаться в разговор. Вадим - «великий и ужасный» программист и радиолюбитель. После его приветственной фразы последовала долгая пауза, во время которой я слышал щелканье по клавишам компьютера.
- Я давно проснулся. А ты уже в работе, с утра пораньше?
- Да не-е… я не ложился еще… вот проходил двадцать первый уровень, ну… он сразу за двадцатым начинается, после лифта… тут такой здоровенный монстр с базукой вылезает… знаеш наверно… можно было бы на него потолок обрушить… но это ведь неинтересно… ну ты понимаешь?
- Понимаю – ответил я с нескрываемым безразличием.
- Мне захотелось его своими руками прибить… конечно, я сделал себе все апгрейты и броню и патроны бесконечные, ну и замочил его, гада… теперь вот остатки кофе допиваю… без сахара и без молока между прочим… вобщем э-хе-хе грусть-тоска… - Ага, круто – вставил я, не совсем к месту.
- Так-вот говорю, кофе кончился и сахар, …эах – зевнул Вадя в трубку после небольшой, щелкающей клавишами паузы, – еще и сигарету последнюю выкурил… грусть-тоска…
- Если хочешь я зайду к тебе попозже – сказал я и сам удивился.
- Ну если хочешь, заходи – он сразу оживился. И может еще кто-нибудь тут зайдет… ну, вобщем, вы заходите в гости… я весь день дома… если только вздремну часок-другой, так не стесняйтесь, стучите в окно… а за кофе и сигареты я деньги сразу отдам…
- Ладно - ладно.
- Ну давай…
Я повесил трубку. Закурил. Поставил на колено пепельницу. Выпуская вверх тонкую струйку дыма, я размышлял, почему так легко согласился, почему поддался на эти бесконечные жалобы на жизнь… За год нашего знакомства я хорошо узнал Вадю, и прекрасно понимал что ему надо. Конечно, он тосковал в одиночестве. Он хотел, что-бы я пришел к нему, принес кофе и сигарет, привел с собой девчонок… и тогда он, как бы случайно, найдет у себя в холодильнике бутылку вина. Девчонки быстренько соорудят чего-нибудь на стол. Выпив вина, мы уж точно размякнем и засидимся до поздней ночи. Хозяин будет смеяться, пуская колечки табачного дыма и долго рассказывать про двоичный код или зачитывать вслух «Сумму технологии» Лема. И я, в общем, не был против такого расклада… обычно. Но только не сегодня.
Еще я знал, что Вадя, в свою очередь, не останется в долгу - помощь хорошего технаря и программиста всегда может пригодиться. А он был не просто хорош, он был гений. И как это часто бывает, его гениальность граничила с безумием. Он был на несколько лет старше меня. Жил один в однушке на первом этаже, в доме на другом конце Интерзоны. Он не учился и не работал. Вернее когда-то он учился в институте, но ушел с 3-го курса из-за того что, как сам любил говорить - ему все стало неинтересно. И работа у него была, непостоянная, от случая к случаю. Работал он обычно дома, ночами, сидя перед экраном компьютера, обложившись толстенными справочниками.
Друзей у него было немного, но те что были, терпеливо мирились с его запущенным холостяцким жилищем, в котором регулярно происходили какие-то катастрофы вселенского масштаба. То соседи сверху затопят, то полчища тараканов нагрянут из подвала, а то какая-нибудь приглашенная радушным хозяином веселая компания оставит после себя поломанную мебель и горы грязной посуды.
На улицу Вадя выходил редко, только чтобы купить кофе и сигарет. В Японии он был бы типичным хикикомори. Правда он регулярно совершал вылазки на Митинский радиорынок или на «Горбушку», где проводил целый день в поисках чего-то очень нужного. Так было и в прошлую пятницу, когда пробегав весь день в поисках какой-то микросхемы, он вместо этого приобрел диск с играми-стрелялками, и теперь ночи напролет самозабвенно бегал по лабиринтам расстреливая монстров.

Я вспоминал, что мне снилось. Ее волосы, запахом и цветом напоминавшие букет полевых цветов. Ее большие карие глаза. Строгий, слегка надменный взгляд. Потом ее рот. Губы, слегка надутые в демонстративной обиде… а затем едва заметная улыбка. Потом ее руки. Пальцы с коротко остриженными ногтями, сначала нежно, а затем все крепче сжимавшие мое плечо. Вдруг отвернулась – ее шея, плечи. Какой-то холодок пробежал по коже. Она то манит к себе, то отталкивает. И вот снова тепло – маленький силуэт ее фигуры на фоне ослепительных волн застыл в отдалении, смотрит… как я ухожу…
Крутя пальцем диск я набрал номер. Зажав телефонную трубку плечом, закурил. Слушая длинные гудки, впал в легкий транс. Сам не заметил, как сигарета в руке превратилась в аккуратный пепел. Где-то она сейчас… с кем…
Повесив трубку, я еще сидел неподвижно какое-то время. Мысли мои блуждали между сновидением и фантазиями. Через некоторое время я подошел к окну. Потом вышел в прихожую, надел куртку, накинул шарф, проверил плиту в кухне… затем быстро обулся и вышел.
Я люблю быстро выходить из дома, как-бы поддаваясь собственному сиюминутному желанию сменить обстановку. Нажал кнопку лифта и подождал несколько секунд, прислушиваясь к абсолютной тишине подъезда. Опять не работает. Я стал быстро спускаться вниз по лестнице. Замелькали этажи… Пивные бутылки у мусоропровода. Хрустнула стеклом под ногами разбитая лампочка. Сломанные двери и расписанные стены. Еще пролет и я вырываюсь на свободу, на свет, громко хлопнув железной дверью подъезда, оставляю позади свои утренние мысли.
Щурясь яркому весеннему солнцу, я пересекаю улицу, перепрыгивая через лужи, выхожу на пустырь. Тут повсюду еще грязно-серые корки снега хрустят под ногами, но тропинка оказалась вполне пригодна для ходьбы. Закурив уличную сигарету, я быстро иду вдыхая весенний влажный воздух, перебирая в голове различные варианты своего дальнейшего дня.

В метро я всегда ориентировался плохо. Так и теперь, зачитавшись, выскочил из вагона и стал озираться в поисках нужного мне перехода. Сориентировавшись, я влился в поток людей, и меня понесло по лестнице. Пройдя по коридору, я оказался на другой платформе. Тут ко мне подошел молодой человек странного вида. На нем были белая рубашка и черные брюки, из-за чего он производил впечатление офисного клерка, но спортивного вида рюкзак закинутый за плечо и небрежно посаженная на голову синяя бейсболка с надписью «Jesus in my heart» позволяли определить другую принадлежность.

- Михаил, - улыбнувшись представился он, - Я задам тебе всего один вопрос! Но! Возможно это самый главный вопрос в твоей жизни!
- Спасибо, - сказал я, криво улыбаясь в ответ, – за такой интерес к моей скромной персоне…
Я догадался о чем пойдет речь и пожалел, что не закончил этот еще не начавшийся разговор. Я сделал несколько решительных шагов в сторону распахнувшихся дверей вагона, но Михаил проворно следовал за мной: - Нам по пути, мы можем поговорить…
Мы вошли в вагон и встали у противоположных дверей.
- Хорошо, давай поговорим, – сказал я дружелюбным тоном, понимая, что разговора уже не избежать, - так что за вопрос?
- Веришь ли ты в бога? – торжественно спросил Михаил, и выдержав паузу, добавил, – в единственного Бога, который так сильно любит тебя, что отдал жизнь свою, приняв смерть…
- Я понял, о каком боге ты говоришь, – перебил я его, и сразу вернул ему вопрос, немного изменив, – А ты сам ему веришь? Он ведь кажется хотел, чтобы мы верили в себя, а не в него?
- Конечно! Бог всегда в моем сердце, и он направил меня на путь истинный, чтобы я пришел к тебе друг, и рассказал об…
- Да! это здорово, – опять перебил я его, - что мы верим, и мы идем своим путем, каждый идет своим…
- Но мне он открыл путь через Московский Центр Новой Веры! – прокричал он, перекрикивая шум вагона – это мой дом! Пойдем же со мной, друг! Наша церковь открыта каждому прихожанину, она станет и твоим домом!
Михаил замолчал, многозначительно глядя куда-то сквозь меня.
- Я думаю, каждый может самостоятельно обратиться к Богу когда захочет. Не обязательно идти в церковь чтобы помолиться.
- А мы и не молимся. Мы просто общаемся, рассказываем о своей радости жизни с Богом. Вместе пьем чай, читаем Библию… ты, кстати, читаешь Библию? – с этими словами он полез в рюкзак.
- Читал раньше – уныло кивнул я, предчувствуя новый виток нашего разговора.
- Ну и как тебе? Супер, правда!? Вот послушай! – с азартом Михаил извлек потрепанную книжицу с торчащими во все стороны закладками, и раскрыв ее на одной из заложенных страниц, стал быстро читать, перекрикивая шум вагона…
- Честно говоря, не очень – с запозданием ответил я на вопрос. - Меня гораздо больше зацепили Веды, - сам не знаю зачем я это сказал. Видимо, мой разум еще находился под впечатлением от встречи с Гуру Бхарати Свами. Сказал и сразу пожалел об этом. Мой собеседник был явно одержим. Выражение на его лице приобрело озадаченный, даже испуганный вид. Он стал быстро листать книжицу, как будто хотел найти в ней место где бы спрятаться.
После того как я побывал в московском обществе сознания Кришны, я некоторое время посещал медитации и лекции по ведической философии. Посещал медитативные практики в центре Ламы Олле Нидала, что-то еще… Я стойко сопротивлялся всяческим попыткам увлечь меня на «Путь Служения» и, сохраняя нейтралитет свободного исследователя, ходил на разные мероприятия, которые считал для себя полезными или просто из любопытства.
Мой собеседник еще какое-то время говорил, пытаясь мне внушить, что посещение его церкви для меня совершенно необходимо… но звучало это совсем не убедительно, тем-более что «церковь» эта находилась в ДК Меридиан, о котором у меня еще со времен пионерской юности остались «не самые приятные» воспоминания.
На прощанье, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, я в шутку сказал Михаилу, что еще не готов делиться радостью от жизни с Богом, так как не накопил ее в достаточном количестве. Тот опять попытался мне что-то возразить, но я помахал рукой ему на прощанье, и как бы создавая в воздухе невидимую границу, которую ему лучше не переходить.

Я вышел на поверхность. Где-то здесь, в районе Фрунзенской, находился то ли магазин то ли штаб подпольной организации с непривычным для тогдашней Москвы англоязычным названием «Experience in Rock», который держала выпускница журфака Леля Сагарева. Кажется, она тогда собиралась уезжать в Штаты, а может-быть уже и вернулась обратно.
После прогулки вдоль какой-то бесконечно долгой улицы я наконец-то вышел на Малую Пироговку к нужному дому. Не помню была ли тут вывеска. Снаружи это был обычный подъезд, но на этом, пожалуй, обычность кончалась. Внутри сразу начинались полные непонятки. Тут было очень темно, где-то под потолком мерцала тусклая лампочка. Было палевно накурено. Сверху доносилась рок-музыка. По мере того как глаза мои привыкали к темноте, проступали разрисованные стены и широкая лестница с массивными перилами. Поднявшись на один пролет, я остановился, разглядывая плакаты, развешенные на стене. Дальше начинался деревянный прилавок, на котором в хаотичном изобилии были представлены виниловые пластинки, книги, фотографии, плакаты, всевозможные феньки. Вдоль стены висели кожанные куртки – косухи, фанатские футболки и банданы. За прилавком сидел крупный бородатый мужчина в кожаной жилетке, пил кофе, курил и смотрел на небольшом телевизоре видео с рок-концерта. Подойдя ближе, я узнал Jethro Tull. В общем, для рокера это был настоящий рай на земле… вернее в Москве.

Мне позвонил Джордж, мой друг-однокурсник и тоже музыкант.
- Привет, ну что, сегодня споём? – спросил он заговорщицким тоном.
- Ага, и видимо у нас сегодня намечается квартет, - также загадочно ответил я.
- Значит я беру гитару… или лучше две… и часикам к семи подгребаю.
- Возьми две. И смотри чтоб струн побольше… 18-20, - ответил я со знанием дела.
- Лады. А если не хватит, возьмем что-нибудь из классики в твоем музыкальном магазине внизу.
- Да… я полезных перспектив никогда не супратив…
Вот такой у нас с ним состоялся диалог на нашем конспиративном языке. Не то, чтобы мы скрывались от кого-то или за нами велась слежка. Ничего такого не было, но этот лексикон как-то сам собой возник и укоренился в нашем обществе.
А значил этот разговор буквально следующее:
- Привет, ну что пьем сегодня?
- Конечно, и к нам присоединятся две подруги.
- Значит я беру бутылку вина… или две… и приезжаю.
- Возьми две. И бери лучше портвейн… градусов 18-20.
- Хорошо, но если не хватит, возьмем что-нибудь приличное в ближайшем винном.
- Да… деньги у меня есть…
Такие творческие вечера, которые зачастую плавно переходили в творческие ночи, у нас проводились регулярно. Иногда они превращались в грандиозные «репетиции хора имени Пятницкого» - так называли шумные пятничные возлияния, в которых принимало участие много друзей, и «репертуар» таких вечеринок (т.е. ассортимент выпивки) бывал очень широким. Тут шли в ход и «русские-народные инструменты» (пиво - водка) и разнообразная зарубежная «эстрада» (ликеры, коктейли) и даже доходило до «хард-рока и авангардного джаза» (виски, текила, ром, абсент и прочее). Композиции последней категории исполнялись редко и были способны подкосить даже самых стойких виртуозов. Кстати, наличие на таких мероприятиях настоящих музыкальных инструментов – гитар, никогда даже не обсуждалось. Мы пили и пели, пели и пили. Это были две самые естественные для нас вещи. Это была наша стихия.
Песенный репертуар был столь же разнообразен, как и питейный. Мы пели всё – БГ, Машину, Цоя, Чайф и других… весь так называемый «русский рок». Пели песни из советских кинофильмов и мультфильмов и иногда даже англоязычные хиты. Регулярно кто-нибудь брался исполнять песни собственного сочинения, что бывало весьма приятно, так как добавляло значимости всему с нами происходящему. Обычно мы набивались в маленькую кухню или комнатку, сидели чуть-ли не друг на друге. Никто никогда не заморачивался на закусках. Только по случаю больших всенародных праздников, а они как-то не часто совпадали с регулярными репетициями нашего оркестра. Обычно к столу подавалось все, что можно было найти в доме съедобного.
Сегодня мы собирались у меня «на завалинке». Так называли мою комнату, вернее ту ее часть, которая была отгорожена шкафом от другой части комнаты, принадлежавшей моим предкам. Шкаф стоял обратной своей стороной к моей половине, и я, красоты ради, оклеил ее фотообоями с изображением поленницы. К этой-же стенке примыкал диван, а напротив стояли два мягких кресла и лимон в горшке. Сразу за ними было окно и дверь на балкон, которая в теплое время года была почти всегда распахнута, и занавеска танцевала на ветру. Было очень уютно тусоваться на завалинке. Сколько долгих часов провел я тут, терзая шестиструнку, поглощая книги с чаем или бессонными ночами делая заметки в своем дневнике. Сколько себя помню, я всегда вел дневник… вот типа этого. Начинал писать вдумчиво-аккуратным почерком, потом покрывал его неразборчивыми каракулями, чиркал, вырывал листы, прятал под диван и забывал о нем. Потом находил, перечитывал и сжигал, обещая себе никогда больше не писать. А потом начинал все сначала.
Помню, в одном из таких дневников, во время длительного телефонного молчания с одной моей разговорчивой подругой, я по обыкновению рисовал что-то неопределенное. Получился силуэт человека сидящего в лотосе. Через некоторое время я вернулся к этому рисунку и нанес на силуэт расположение семи чакр, снабдив каждую символическим изображением и названием. В течение какого-то времени я регулярно делал простым карандашом пометки напротив каждой чакры, (например: «шея - говорить меньше и по существу», «пах - огонь поднимается снизу вверх», «голова - отличать реальность от иллюзий» и наконец «веду себя как самовлюбленный идиот»). Затем этим же простым карандашом силуэту человека были подрисованы гротесковые анатомические подробности и висячие конфуцианские усы. На том эволюция рисунка закончилась. Дневник канул в лета…
Да… завалинка – поистине могла быть точкой отсчета моей карьеры бумагомарателя. Но долго продолжаться это не могло. Соседство с предками накладывало неуместные ограничения на мой юношеский максимализм, и очень скоро я переехал в отдельную комнату. Завалинка перестала существовать.

Я задумываюсь, почему мы вместе? Была ли любовь? Да, конечно! Есть ли она теперь? Вероятно… Есть какая-то привязанность, симпатия, возможно это дружба… но любовь – это… Это слишком сложное, многогранное понятие, чтобы пытаться логическим путем вычислить ее присутствие.
Я задумываюсь – зачем мы до сих пор вместе? Что я пытаюсь доказать себе и ей, говоря, что люблю? Возможно, хочу повысить свою самооценку, свою важность!? Мы уже давно не ищем своего отражения в глазах друг друга, не ждем понимания или даже внимания друг от друга. Мы не преломляем свет жизни, идущий к нам сквозь призму наших отношений. Да и где этот свет? Если мы даже не всегда говорим на одном языке. Да! Мы становимся непонятны друг другу и скучны. Мы растеряли наши маленькие ритуалы, которые делали нашу жизнь веселее, наполняли ее великим тайным смыслом! У нас нет даже банального секса… как в СССР! Нет того самого простого ритуала, который без конца совершают люди, отчаявшись изменить что-либо в своей жизни. Того последнего средства, к которому прибегают, чтобы хоть немного поговорить на одном языке… честном, понятном. Между нами выросла непреодолимая стена, и мы сами ее строители!
А возможно… мы получаем бесценный опыт, который мы даем друг другу. Опыт осознания себя мельчайшей частицей этого огромного мира. Опыт, что каждый человек, имеющий не в меру растущие запросы, всегда получает лишь то, чего сам по-настоящему заслуживает! Мы не ждем тепла, не ищем спасения друг у друга от этого холодного мира, но лишь смиренно принимаем его удары, как и принимаем друг друга, продолжая вместе идти дальше. Вместе… бок о бок. Как же далеко мы зайдем?

Легкий ночной ветерок колышет занавеску. Я сижу у открытой балконной двери. Комната слабо освящена голубоватым мерцанием монитора. По экрану быстро пробегают вереницы знаков, которые я давно перестал различать. Кажется, там кипит жизнь, выплескивая сквозь кристаллическую матрицу излишки своей информационной жизнедеятельности. Похожие на созвездия скопления пикселей медленно парят вокруг меня. Площадь комнаты увеличилась до невероятных размеров. Выбрав одно из светящихся скоплений, я сфокусировал на нем взгляд. Оно состоит из прозрачных радужных сфер, напоминающих мыльные пузыри. Один пузырь подлетел к моим глазам так близко, что, глядя на его переливающуюся поверхность, я словно наблюдал из космоса удивительные атмосферные явления. В голову пришла мысль о кружащих вокруг меня удивительных планетах. Вдруг, громко щелкнув, мыльный пузырь лопнул не оставив и следа. В голове что-то переключилось, комната вновь обрела свои прежние размеры. В ушах застыл неприятный звон. Я стал шарить глазами, прислушиваясь, и довольно быстро убедился, что источником этого звука был системный блок компьютера. Монитор давно уснул. Я протянул руку и надавил пальцем на кнопку. Через несколько секунд на меня обрушилась оглушающая пустота, будто в один миг умолк симфонический оркестр. Я не знаю, сколько минут или часов я просидел так, неподвижно вслушиваясь. В голове не было ни единой мысли кроме сознания этой абсолютной пустоты. Вскоре и в этой пустоте стали возникать какие-то звуки, стали рисоваться причудливые картины.
Потом все перемешалось и растворилось в просочившейся через распахнутую балконную дверь предрассветной дымке, загнавшей меня с головой под одеяло. Я провалился в глубокий сон.
Только когда солнце растопило лучами оконные рамы, одно за другим прошли вереницей короткие видения.
Наступил новый день.

Я сижу в центре комнаты на небольшой подушке на полу. Ноги скрещены. Руки лежат на коленях ладонями вверх. Передо мной стоит свеча …и я слушаю шум дождя…

Как-то очень странно все это. Странно было слышать о нашей Интерзоне, о белых марокканских карликах, о трудолюбивых крысах среди нас, о людях одетых в длинные белые одежды. Целый час я блуждал по керамическим улицам незнакомого города, кропотливо возведенного на стенках пивной кружки. Я поднимался по лестницам, заходил в колодцы дворов, заглядывал в окна, забирался на крышу и спускался по водосточной трубе, разглядывал вывески торговых лавок. Я посмотрел на часы. Час обернулся пятью минутами, и это меня насторожило. Потом, сидя за столом, я пил приторно-сладкий чай… дважды накладывал сахар. Напротив меня в домашнем халате Дождь. Он ел курицу и время от времени что-то мне говорил. Но я не понимал, что именно. Я испытывал дежавю - череду событий, повторяющихся до мельчайших подробностей вот уже в который раз. Я думал - «а может он меня разыгрывает, нарочно устраивая весь этот цирк с повторениями». Мои ладони потели. Я решил просебя почитать молитву, но в голове крутилось неизвестно откуда взявшееся – «молиться Богу не годится, молись своим яйцам и ягодицам». Я поморщился. Мне нужно было что-то сделать, что-то такое, что прервет этот бесконечный «час сурка».
- Мне кажется, все это уже было! – и скрипучий и совсем не мой голос зазвучал откуда-то сбоку.
- А что вобще происходит? Ты же был здесь! – спросил Дождь откуда-то с другой стороны.
На мгновенье у меня перед глазами все стемнело. Я понял, что моргнул. А потом картинка резко сменилась. Я стоял на коленях перед распахнутым настеж низким окном. Я видел резко очерченный желтый диск луны на фоне глубокой синевы ночного неба. Еще теплящийся розовым горизонт прятался за хребтами, ощетинившихся антеннами и мерцающих чешуей окон, ночных домов. Это была невообразимая красота.
- Что происходит? – спросил Дождь - Ты где?
- Я не знаю… я смотрю в окно.
- И что там, за окном?
- Не знаю… я сейчас об этом не думаю… я вообще не думаю…

После увольнения из банка я некоторое время оставался безработным. Постепенно растрачивая свои небольшие сбережения, я получал истинное удовольствие от того, что не имея никаких обязательств, могу полностью распоряжаться своим временем. Мои дни и ночи растягивались во времени. Я мог, проснувшись вечером, сесть до следующего утра читать книгу, или, слушая нон-стопом музыку, мастерить что-нибудь совершенно бесполезное, при этом всецело погружаясь в процесс. Я уходил гулять в лес, и возвращался домой с наступлением ночи. Но очень скоро, такая свобода стала меня тяготить… постоянным отсутствием средств к существованию с одной стороны, а с другой – отсутствием какой-либо цели. Мне стало недоставать ощущения движения к чему-то определенному.
И я стал искать свое предназначение. Не то, чтобы я прикладывал очень много усилий в этом направлении. Нет. Просто я не упускал возможность в чем-то попробовать себя, если такая возможность предоставлялась. В течении года я сменил несколько мест работы, так как нигде надолго не задерживался.
Я работал на местную пекарню - торговал хлебом с уличного лотка у остановки. В разгар летней жары бойко торговал водой на базаре, но когда жара закончилась и воду перестали покупать, я бросил и это. Работал на вьетнамцев - торговал джинсами на вещевой ярмарке. Тогда я еще открыл для себя один способ дополнительного заработка. В выходной день я ехал во вьетнамское общежитие и там покупал несколько точно таких же джинс, которыми торговал, но гораздо дешевле. На следующий день приходя на работу, я незаметно подкладывал свои джинсы на прилавок, и в течение дня они уходили. Таким образом я добавлял к своему законному ежедневному заработку в сорок рублей еще сто – сто пятьдесят. Тогда это были для меня очень приличные деньги. Я был доволен, но вскоре кто-то «настучал» моим вьетнамцам, и меня уволили.
Еще какое-то время я торговал фейерверками на рынке. Это был канун Нового года и торговля шла очень хорошо. За несколько дней мне удалось прилично заработать. А тридцать первого декабря, за один день я заработал в несколько раз больше, чем за все предыдущие дни. Уже в десятом часу вечера уставший и счастливый, с карманами битком набитыми деньгами, я ехал домой встречать Новый год… в абсолютном одиночестве. Это было единственный раз, когда в новогоднюю ночь я остался один. Распив в компании с телевизором бутылку шампанского я погрузился в сон…

…я медленно шел в гору, взбираясь по пустынному, выжженному солнцем плато. Тропа забирала вверх, и мне становилось все тяжелее и тяжелее идти. В какойто момент я вдруг обнаружил у себя за плечами объемный рюкзак. Немного поколебавшись, я скинул эту ношу. Сразу ощутив необыкновенную легкость, я удивился – ведь там не было ничего ценного, почему же раньше мне не пришло это в голову!
В несколько прыжков я достиг вершины и тут обнаружил себя стоящим на круглой площадке, напоминающей самую знаменитую вертолетную площадку и одновременно небесный теннисный корт в Дубае. Серебристая башня, как гигантская спица, сверкала в лучах солнца. Я подошел к краю площадки, и моему взору открылся потрясающий простор. Я видел стоящие в отдалении точно такие же серебряные спицы башен. Вокруг разными оттенками переливалось перламутровое небо. В вышине, над башнями, величественно раскинув крылья, парили кругами белые птицы. У других башен были такие же площадки, как и та, на которой находился я. Приглядевшись, я заметил на противоположной площадке фигуру человека. Я различил, что человек машет мне рукой… это было так приятно… незабываемо…